Невозможно никому ничего поведать о том, что происходит после пробуждения, потому что те, кому можно что-либо поведать, являются лишь частью сна.
Где-то вдалеке появился слабый свет, и замелькали какие-то неясные очертания, которые с каждым своим появлением становились всё ярче, отчётливее. Затем очертания начали наполняться свечением и приобретать форму, а спустя некоторое время стали превращаться в картины, которые, постоянно меняясь, мелькали всё быстрей и быстрей, пока не превратились в непрерывное движение, похожее на кино. Откуда-то начали возникать звуки, ощущения, запахи. Где-то внутри появился горьковатый привкус. Было сложно понять, откуда он исходит, пока не удалось собрать всё внимание, и тут же пришло понимание, что этот привкус находится внутри меня. Да, точно, этот привкус горечи был у меня во рту. Значит, я есть. Я ещё жив.
Наблюдая, как медленно возвращалось моё сознание, я пытался понять, что со мной произошло, куда исчезал этот мир и где был я всё это время.
Ум тщетно пытался осмыслить произошедшее, которое, несмотря на то, что сознание и чувства уже вернулись, не поддавалось никакому объяснению. Сложнее всего было понять, где всё это время был мир и моё «я», и кто всё осознавал, когда моего «я» не было.
Моё «я», считавшее себя до этого времени вполне реальным центром восприятия, вдруг как-то пошатнулось в своей вере в себя. Это не было потерей банальной, глупой, наивной самоуверенности, а глубоким осознанием нереальности «я», иллюзорности той роли, которая была выдумана каким-то невидимым режиссёром-постановщиком и мастерски воплощена искуснейшим актёром с такой ювелирной точностью, что не возникало никаких сомнений в реальности её существования до тех пор, пока это кино случайно не остановилось при продолжающемся самоосознавании.
Сначала это была вспышка, похожая на то, будто во время фильма внезапно оборвалась плёнка, и в глаза ударил яркий свет от экрана. Потом свет погас, исчез экран, и наступила полная темнота, в которой ничего не происходило. Совершенно ничего. Состояние этого «ничего» не поддавалось описанию, так как никакие слова и даже слово «ничего» для описания этого состояния просто не подходили, да и состоянием это назвать было нельзя. В этом «ничего не происходящем» всё же что-то происходило. Точнее, было осознание чего-то, что нельзя было назвать ни происходящим, ни непроисходящим. «Я» будто умерло, исчезло, перестало существовать, но что-то при этом продолжало себя осознавать.
Ум судорожно пытался ухватиться за воспоминание произошедшего, но это было для него непосильной задачей, потому что там никаких переживаемых событий не было, не было ни чувств, ни мыслей. В уме прокручивались лишь постоянно ускользающие пустота, темнота, безмолвие, которые не идентифицировались существующими в уме представлениями и не могли быть ощутимы или ещё каким-либо образом распознаны умом как привычные для него объекты, события.
Пребывая после пробуждения в размышлениях о пережитом, я вновь огляделся вокруг. Мир за это время принял свой привычный вид и, кроме лёгкого головокружения, ничто не напоминало о произошедшем совсем недавно.
В окно врывался весенний ветер. На стенках весело плясали солнечные зайчики, комнату наполняли ароматы, доносившиеся с улицы. Всё это вызывало внутри тела какие-то приятные ощущения. За окном бушевала весенняя пора, и тело это чувствовало.
«Это мои ощущения, мои силы возвращаются, значит, я буду жить», - подумал я по старой привычке.
С этой мыслью вновь появилась уверенность в реальности моего «я». Мне захотелось встать и пройтись по комнате. Но я продолжал лежать неподвижно, словно что-то внутри не желало прерывать моих размышлений о случившемся пробуждении. Почему-то не было такого ощущения, что случившееся было для меня чем-то новым. Я даже откуда-то знал, что оно было всегда, но в силу каких-то неизвестных мне обстоятельств просто не замечалось. Моё внимание каким-то образом всегда обходило это очевидное стороной подобно тому, как всевидящий глаз не мог увидеть себя без помощи какой-либо посторонней отражающей поверхности. Не покидало ощущение того, что случайным образом я только что видел зеркало, отражаясь в котором, нечто невидимое начинает казаться предметами и событиями мира, в реальности которого я уже больше не был уверен.
Это откровение было настолько ошеломляющим, что полностью разрушало все мои представления о себе и окружающем мире, существующие до этого момента, а самое интересное было то, что мир, который всё время казался реальным, потерял свою устойчивость, незыблемость, фундаментальность. Это было словно пробуждение ото сна, который казался мне жизнью моего «я», открылось видение мира как некоего спектакля, в котором я происхожу точно так же, как и всё остальное вокруг меня.
Существовавшее до этой поры единое описание мира как будто бы раскололось на две разные системы. В одной «я» и окружающий мир начинались казаться реальными, когда прежняя привычка видеть объекты и события брала верх. В другой было осознание себя и окружающего мира как событий, происходящих в каком-то воображаемом кино, создаваемым неведомым мне режиссёром.
Перемещаясь от одной системы восприятия к другой, я не мог разобраться, какая из них реальная. С одной стороны, я казался себе реальным и видел, что мир не изменился. Но, с другой стороны, постоянно присутствовало осознание иллюзорности прежнего мира.
Прежний мир, казавшийся ранее незыблемым, стал восприниматься как сверхреальный сон, в котором невозможно было окончательно понять, что происходит на самом деле: сон или реальность.
Размышления о сне напомнили мне о ранее проводимых мною опытах по осознанию своих сновидений, где мне удалось получить один интересный опыт. Опыт заключался в том, что когда внимание отвлекалось от сновидений и направлялось на осознание состояния сознания, сон начинал осознаваться, что давало возможность сознательно менять ход событий, происходящих в сновидении.
Случившееся сегодня было похоже на озарение, которое рассеяло прежнее непонимание подобно лучам восходящего солнца, растопившего туман, который скрывал от глаз всю красоту утренней природы. То, что всегда казалось реальностью, было распознано как такой же сон, которым, как теперь казалось, можно было научиться управлять. Воспоминание об опыте осознания сновидений давало ключ к разъяснению произошедшего. Но теперь, в отличие от осознанных сновидений, всё было по-другому, и главное отличие заключалось в том, что управлять этим сном было некому, так как «я», всегда казавшееся себе реальным, оказалось такой же частью этого сна, как и всё остальное, происходящее в нём.
Новая вспышка пронзает сознание: «Я снова уснул и сейчас вижу прежний сон, а то, что я воспринял как забытьё, было внезапным пробуждением ото сна».
Снова прокручиваются в памяти произошедшие события: появление света, очертания в нём, которые становятся ярче, начинают приобретать форму, среди этих форм появляюсь я. И вдруг само приходит ясное осознание того, что исчезновение мира связано с пробуждением ото сна, а возвращение в привычное мировосприятие - не что иное, как засыпание после пробуждения.
Станислав Милевич
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
